– Шанссс есть всегда, – сказал Сш'твир. – Всегда, когда мир меняется, находится кто-то, кто решает – изменится он или нет. Всссегда.

– Угу, – тут пришлось вытереть невовремя рассопливившийся нос. – Боги решили, что надо дать людям магию, а потом решили ее отобрать. Короли решили, что магам будет лучше под их контролем. Ворон решил, что королевству будет лучше под его началом и под знаком Хаоса. Все чего-то решают, гоблин их побери! А кто нас спросил, чего мы хотим?

– Вы тоже решаете. Сссами.

– Да Йера с два мы решаем! – я сама не заметила, как перешла на крик. – Что мы можем сделать? Доблестно полечь под армией Ворона?! Сдаться?! А если я не хочу, чтобы мир менялся, если мне нравится, как раньше?! Кто меня спросил?!

– Он изменитсссся все равно, – полосатое тело дифина легко, как брошенная тряпка, колыхалось в прибое. Сш'твир даже не шевелил передними плавниками. – Но можно – не так. Всегда есть выбор. Не вини других за их выбор. Делай свой.

Свой...

Моим выбором было бы – придушить Ворона и уничтожить его армию. Убрать серый купол. Освободить моих друзей и учителей из капкана «осколка». Превратить Зелля обратно в человека.

Как?

– Не так, – хвост Сш'твира шлепнул по воде. – Не так.

Да. Сейчас мой выбор гораздо проще. Продолжать сидеть у воды – или постараться сделать хоть что-то. Пусть бесполезное, глупое, даже вредное. Вредное... тридцать три гоблина, если бы мы просто нашли ключ-Зелля и не полезли бы в ту ловушку, у нас осталась бы хотя бы надежда! Если бы мы не пошли туда вообще... И в том, что он может навсегда остаться в форме безмолвного куска металла, виноваты только мы! Только я!

Прости меня, Зелль, молча повинилась я. Ты был прав. Я бестолочь. И ведь ты это знал – и упрекал меня в чем угодно, но не в том, что я подставила тебя в ловушку.

Это и есть выбор? Когда любое действие оборачивается бедой худшей, чем если бы ты бездействовал?

Но я не могу. Просто не могу сидеть вот так и ждать.

– Сш'твир. Вы совсем-совсем нам не поможете? Даже за печенье? Даже если мы будем за то, чтобы вы учились в Мастерской?

– Это не наша война, – мгновенно ответил дифин, словно ожидал вопроса. – А у тебя есть печенье? А зачем нам учитьссся?

– Не знаю. А почему бы и нет? – я криво улыбнулась, вспомнив представленную когда-то картинку: дифин в огромном круглом аквариуме, высовываясь из воды, чертит что-то на доске в аудитории мокрым плавником. — В Мастерской много... всяких интересных существ. Будет больше.

– Хорошо, – неожиданно согласился дифин. – Мы подумаем над этим. Если мир изменитссся не так сильно. Если сильно – мы не сссможем вернуться сюда. Печенья будет жаль. И некоторых вас. Не всссех.

– Мне тоже – не всех. Но они не заслужили гибели от армии Ворона. Я не знаю, почему магия исчезла, но жители королевства в этом не виноваты.

Мокрая одежда неприятно холодила тело, но больше ждать я не могла. Натянула сапоги, выпрямилась, повернулась к Ори – но дифин уже исчез, не попрощавшись. Только вдали мелькнул острый плавник.

Может быть, для мира мои действия и впрямь таковы, что лучше бы я сидела и молчала в тряпочку. Лучше бы осталась там, в доме Ворона. Может быть, я делаю только хуже.

Но я никогда не узнаю, если не попробую.

И все-таки не все дети, узнав о войне, отменили купание! Первым, на кого я натолкнулась, поднявшись по пологому склону, был Тимми. Парнишка, хоть и выглядел изрядно пришибленным, при виде меня сначала округлил глаза, потом радостно завопил на всю Пристань, подпрыгнул несколько раз и схватил меня за руку – как клещами.

– Нэк! Ты вернулась! Ты привела помощь? Ты нашла что-нибудь?

– Нет. Прости, – волна ощущения «лучше бы сидела и не рыпалась» накрыла меня с новой силой, пришлось сжать зубы, чтобы позорно не расшмыгаться носом. Но Тимми, вопреки ожиданиям, не огорчился.

– А у нас тут такое, такое! А ты расскажешь, что видела?

– Расскажу. Только, – тут я прислушалась к своему организму и поняла, что война войной, но больше я не выдержу. – Конечно, оно не в тему, да и в такой ситуации... Но я просто ужасно, ужасно, ужасно хочу есть!

Между строк

Мир когда-то был моложе, смешливей, злей, даже духи, проходя, оставляли след, было слово и весомей, и тяжелей, ярко падало монетою из ладони. Вот сейчас — куда ни глянь на народ кругом, то ли люди, то ли тени: не чтут богов, все проносятся куда-то, бегом, бегом, торопливы, бестолковы и пустозвонны.

Раньше, право — ты послушай, не буду врать — были реки как моря, океан — гора, мать-земля была прекрасна и не стара, острова резвились, как скакуны-погодки. Была радуга мостом, и живым — мираж, небо было благосклонно к любым дарам, и когда в далекий путь уходил корабль, на борту был крысолов — да, на каждой лодке.

Вот ты как-то говорил: крысоловы — зло, уводить чужих детишек — их ремесло... кто тебе таких-то в рот понасыпал слов? Молодежь, ох, молодежь — не умней бочонка.

Крысоловы не уводят, а держат крыс, силой флейты, на цепочке своей игры, флейта плачет, обещает и говорит, еле слышно шепчет, тянет, смеется звонко.

И покуда жив флейтист, крысы не уйдут. Пусть пробоина в корме, пусть ветра грядут, в темноте кромешной, в сером толченом льду — крысы здесь, а значит, шанс остается людям. Шторм бойцовым псом ярится: хватать! кусать! рвет отчаянно и мачты, и паруса, только крысы здесь, вы слышите, небеса? Их удержит парень с флейтой и впалой грудью.

Мир когда-то был моложе... а что теперь? все умеют только хныкаться и сопеть, каждый сам себе пострел и везде поспел, ох, мы были не такими... что брови морщишь? Крысоловов больше века уж не видать, корабли без них уходят — как в никуда, и глотает их темнеющая вода, с каждым годом становясь солоней и горше.

Ладно уж, беги гулять, угомон какой, не сидится, верно, тихо со стариком, все бы юным громкий говор и беспокой, верещат, кричат, уходят, приходят снова.

Ты меня б послушал лучше, не буду врать... Что глядишь? Один лишь правнук — и тот дурак.

Вот,возьми-ка лучше флейту, учись играть.

Вдруг и выйдет что из бездаря из такого.

Уличные торговцы, конечно, остались – а куда им было деваться? Что бы ни творилось, как бы нервы ни притупляли чувство голода, а за булочками и жареной рыбой, в конце концов, все приходят. Даже цены почти не поднялись. Ну, всего-то в полтора раза.

Мы уселись на ступеньках первой попавшейся лестницы. Уничтожив четыре больших пирожка с мясом, я, наконец, обрела приятную тяжесть в желудке и способность думать о чем-то, кроме еды. Тим нетерпеливо подскакивал на месте, теребил свое перо, чесал поцарапанную коленку – но героически молчал, давая мне возможность поесть.

– Сколько времени меня не было? – наконец не выдержала я, дожевав последний кусок пирожка.

– Три дня, – быстро ответил Тим. Хорошо, что успела проглотить – иначе бы точно подавилась. Три?! В этих дурацких ловушках, похоже, не только пространство клубком свивается, но и время.

– Город готовится к войне, – выпалил мальчишка, справедливо решив, что молчание закончилось. – Тарг еще два раза прилетал. В Академии мобилизация. Святая Семинария пытается что-то сделать с куполом вокруг Мастерской, пока ничего у них не вышло, хотя цельный день стояли и молились вокруг. Ждем магов из столицы, у них, наверное, дел по уши и так. Двое приезжали, из Коллегии, наверное: в красных плащах с капюшонами, серьезные, в карете. Постояли возле стены и обратно уехали. А Черныш...