Рэн опустился рядом с Лансом и принялся осматривать рану. Милена тихо, еле слышно скулила, поджав хвост по-собачьи.

– Без толку, – отрывисто сказал Ланс. Закашлялся. – Н-не трать время. В-вам надо уходить.

— Ага, — поддержал его знакомый глуховатый голос. — Чтобы ты тут героически помер, и хаотики тобой пообедали. Молодец, братишка, так держать.

Реины подштанники, это лес или проходной двор? Кто следующий из зарослей выйдет небрежной походкой, директриса или Ворон самолично?

— К-как ты н-нас нашел?

— По выбросу магической энергии (я нервно хихикнула, чернявый Зелль задумчиво на меня покосился. Видимого оружия при нем не было, вообще никакого, даже кинжала у пояса.). И по шуму еще. Орете вы, на весь лес слыхать... Кстати, если ты не помрешь прямо сейчас, то подожди уж до города, тебя там Лиа прибьет. Сковородкой.

— Об-бязательно, — Ланс с усилием привстал, но тут же опустился на колени, по-прежнему держась рукой за бок, застонал сквозь стиснутые зубы. — П-подожду. Ты меня на п-плече потащишь? А д-детей куда?

— Закопать прямо тут? — предложил Зелль. — С ними мы до города не доберемся.

— Ш-шуточки у тебя...

— Я шучу? Ну хорошо, хорошо. Твои предложения?

Вдалеке послышался вой. Кажется, не волчий — какой-то странный, слишком уж тонкий и пронзительный, оборвавшийся на такой высокой ноте, что заныло в ушах. Милена прижалась пернатой башкой к моему животу, дрожа мелкой дрожью. С другой стороны ее гладил Рэн.

— Х-хаос-ворота. Сможешь? Ты один уйдешь л-легко. А м-мы...

— Лиа тебя точно прибьет. Дважды.

— П-пускай.

Зелль пожал плечами с таким безразличным видом, словно решался вопрос, что есть на обед: суп или куриные биточки.

— Ладно. Сделаю. Валяй. Но за итоги не отвечаю.

Мы с рыжим обменялись взглядами. Кажется, сейчас решалась наша судьба. Причем нас спросить никто не удосужился, а уж объяснить, что происходит — тем более. Мне на миг показалось, что вокруг происходит какой-то кошмарный сон, вот сейчас я проснусь, Поли скажет, что уроки через десять минут, и надо будет скорее одеваться.

— Нэк... ты ведь х-хороший маг?

– А? Что? Д-да... наверное.

Я растерялась окончательно. Спроси он, какой сейчас год – пожалуй, от меня было бы больше толку.

– Х-хороший маг, – повторил Ланс со странной интонацией, как будто имел в виду что-то совершенно другое. – Отлично. Т-тогда сможешь. Держи это в руке, не в-выпускай. Не бойся в-ворот, просто д-думай, где хочешь оказаться. Любая д-дверь для тебя станет воротами... – он снова закашлялся. Губы были в крови.

– Ланс... – у меня задрожали губы, и сами собой потекли слезы. – Не умирай! П-п-пожалуйста...

– Г-глупости, – светловолосый криво улыбнулся. – За г-гранью все свидимся и будем в п-порядке. Главное, ты с-сама поберегись. Д-дай руку.

Всхлипнув, я протянула ему руку. Ланс сжал ее своей, свободной. Кровь уже не капала – лилась.

– П-помни, главное – з-знать, в каком месте ты хочешь оказаться. П-представь себе... место... и в...

Вспышка! Прямо перед моим лицом мягко взмахнули огненные крылья, распустились, словно бутон, и исчезли. Светловолосый тоже исчез – только клонились к земле двуцветки, ставшие из белых пятнисто-алыми. А на моей ладони лежал ключ. Большой, похожий на старинный, причудливой формы, из потемневшей бронзы. Его головка была выточена в форме стилизованной птицы, распахнувшей клюв, а на бородке виднелись ржавые пятна крови.

Я окаменела храмовой статуей. Ключ оказался тяжелым — только это заставило меня рефлекторно сжать кулак, иначе выронила бы. Резкий вой раздался снова — теперь уже совсем близко, лес застыл, словно перед бурей.

— Ждать долго будем? Пока не сожрут?

Видимо, в моем взгляде, обращенном на Зелля, интеллекта было еще меньше, чем у статуи. Он поморщился, бросил Рэну «хватай ее» и, сделав два шага в сторону, прочертил что-то рукой в воздухе — не глядя, на ощупь, как будто на доске рисовал. Что-то очень знакомое...

Ледяной холод мазнул по моим мокрым щекам. В воздухе дрожало и переливалось черное ничто — или нечто? Дыра в никуда, провал, казалось, будто он вращается и засасывает в себя окружающее.

Рэн аккуратно, но крепко подхватил меня под мышки и рывком поставил на ноги. Я уцепилась за него, ибо ноги держали плохо.

— Марш, — коротко скомандовал Зелль, кивнув в сторону дыры.

Мы? Туда?! Судя по ошалелому виду Рэна, ему идея тоже не понравилась. Но тут знакомо затрещали кусты — через них ломилось что-то тяжелое и явно недружелюбное, Зелль одним прыжком оказался рядом с нами, удар под лопатки вышиб из меня весь дух и швырнул вперед на несколько шагов. Как раз туда, где дрожала и переливалась чернильной кляксой дыра в пустоту. Я успела услышать панический мяв Милены. Пространство поплыло, исказилось, размазалось огромной кляксой, жар и холод сменяли друг друга, я едва чувствовала свои пальцы, сжимающие ткань куртки рыжего. Потом перестала чувствовать и это. Кажется, я просто перестала быть.

Между строк

С неба пышет гиблым жаром, жухнет сад, желтеет поле, и воды не допроситься от потресканной земли. это все Владыка Юга свой табун пустил на волю, погулять пустил на волю злых пустынных кобылиц. Кобылицы вороные яркоглазы, огнегривы, их дыханье — мертвый ветер, и копыта их легки. Ходят, ходят кобылицы по посевам, над обрывом, обжигают нашу пашню, реки сушат в ручейки.

У Алайи-пастушонка ноги быстры, руки ловки, раз тебе уже шестнадцать — так отваги на века! Даст сестра еды в котомку, мать проводит добрым словом, отправляется Алайя Деву Севера искать. Дева Севера — царица снежных вихрей, узких фьордов, стад оленей в мерзлой тундре и обломков острых льдин, скакуны у юной Девы — белоснежны, дики, горды, на хвостах приносят грозы, бури, грады и дожди.

Долго ль, коротко ль дорога вьется змеем, льется песней, дом остался за туманом, а тропинка далека. Он нашел конюшню Девы, отпустил коней небесных, да повел их в наши земли, оседлавши вожака. Злится Дева Ледяная над бесценною утратой, только кони разбежались — не согнать, не приручить, не поймать арканом гибким, не созвать домой обратно...

... тучи тянутся к деревне, гром рокочет и ворчит.

Кобылицы, испугавшись, ускакали прочь в пустыню, дождь пролился на посевы, долгой засухе конец. А Алайя — что Алайя? Путь ему неблизкий, длинный, кто свою седлает бурю — тот навеки связан с ней. Говорят, на переломе летней ночи, в праздник пашни, он спускается на землю, ходит с нами, между нас. Дверь конюшни этой ночью оставляют нараспашку — чтоб зайти сумел Алайя, накормить сумел коня.

Кто отважен этой ночью — спит один в стогу у воза, что увидит — не расскажет, только руки чуть дрожат... Ходят, ходят над рекою вихри, засухи и грозы — оседлай любую, парень, если сможешь удержать.

За стеной завывала вьюга. Скрипнула, открываясь, дверь – и снежинки вместе с порывом ветра радостно устремились в дом, в тепло... Нет, не так! Как будто случайный сон вспомнился – но здесь не было никакой двери и стен...

Холод лизнул меня своим колючим языком, подтвердив: никакого дома. Сразу озябли пальцы и уши. Я глянула вниз — ноги были в снегу по щиколотку. Рядом отряхивался Рэн, приземлившийся, как не подобает воину Академии — на пузо. Зато ошейника Милены он не выпустил, и сейчас грифка брезгливо поджимала то одну, то другую лапу и недовольно обнюхивала землю, внезапно сделавшуюся белой и мягкой.

Ветер, играя, сдувал снежинки с пушистых сугробов, выкладывал ими диковинные узоры. Снег, снег, нетронутое белое поле, в выцветшем небе – кружок солнца, которое совершенно не грело. Я обернулась – вдали виднелся лес, голые деревья зябко тянулись вверх. Впереди, почти у носков моих сапог, снег таял, обнажая черный, заваленный ветками и илом, берег то ли моря, то ли гигантского озера. Шумели волны – свинцово-серые, тяжелые, в них плавали ледышки.